«У нас в принципе нет конкурентов» – Fo Sho о Евровидении, расизме и боге

Fo Sho – один из самых интересных и оригинальных коллективов на украинской сцене (читай наш профайл о группе тут) прямо сейчас – три афроукраинки, совмещающие в своем творчестве хип-хоп, джаз, соул и r&b и выдающие отличные live-перформансы, что подвердилось на Нацотборе “Евровидения”. Да, группа не прошла в финал, но фидбэк от зрителей и членов жюри был исключительно позитивным. Вы ведь тоже их запомнили, правда?

Мы встретились с Бетти, Мириам и Сионой для откровенного разговора. Результат – истории о пережитых случаях расизма, объективности современного шоу-бизнеса, вере в бога, проблемах и достоинствах Украины. 


Начнем с карантинно-актуального. Как относитесь к тому что сейчас происходит?

Бетти: Мы наблюдаем как люди по-разному реагируют на это – кто-то видит в этом возможности, кто-то тюрьму, кто-то — апокалипсис, кто-то шанс заняться саморазвитием, кто-то проблему, а кто-то вызов. Мы понимаем каждый из этих аспектов. Тот, кто сможет быстрее адаптироваться, тот и победит. 

О коронавирусе без нас много новостей, поэтому давайте про музыку. Евровидение. За кого топили на конкурсе?

Б: Изначально, на первом полуфинале, топили за Go-A. Я серьезно, я так говорю не потому, что они выиграли [ показывает скрин с отправленным сообщением в поддержку Go-A ].

Мириам: Потом подружились c Tvorchi, болели за них. Еще болели за [O].

Почему Go-A – это круто?

М: Потому что они имеют этническую составляющую и таким образом популяризируют культуру Украины.

То есть результат справедлив?

Б: Слушай, мы рады за ребят, а насчет результата… Я пока не увижу официального подтверждения, как это было – у меня будут к нему вопросы. С одной стороны, как столько зрителей могло проголосовать за группу, у которой пару тысяч подписчиков в инсте, непонятно. С другой – это телевизионный проект, который смотрит более взрослая аудитория. Ты сам согласен с результатом?

Не совсем. Складывается впечатление, что кроме музыки с элементами этники, у нас ничего нет. Мы пытаемся как-то ответить всему музыкальному миру, но зачем отвечать, если тебе не задают вопрос. На языке хип-хопа сейчас говорит весь мир, а у нас в финале ни одного его представителя.

М: Евровидение – это в любом случае политический конкурс.

Б: Если мы говорим о выборе руководства и людей, которые принимают решение — я думаю, что его, все-таки, кто-то принимает помимо зрителей и жюри, — то на Евровидении всегда проходят только три варианта: этника, эпатажный «яд» типа Lordi и Сердючки или коммерческий трек.

Вы – какой из этих вариантов выбрали?

Б: У нас много всего было в выступлении, это и хип-хоп, и R&B, и провокация была, и вокал показали. Мы какой-то один вектор не выбирали.

Кого еще выделили бы из конкурсантов?

Сиона: У Khayat целостный номер и вызвучено все было четко. Нам понравилось.

Б: Немного вторично, потому что он взял стилистику от Maruv. Но он все равно он большой молодец. Видно, как это для него важно, как на него реагировал зал.

Как вам Jerry Heil?

М: Честно, девочка молодец, она много работает, она написала хит “Охрана отмена”, на конкурсе спела так, как у нее получилось, но, видимо, ей не хватило чего-то.

С: Серьезно, она очень хороший человек и как автор молодец, но давай говорить о самом конкурсе. Првый полуфинал – это было реально детское Евровидение, а на втором чего-то не хватило. Это будет для нее опытом. Она уже показала, что может писать хиты, а выступление не удалось – что тут сделать.

Б: Сонграйтер может стать артистом, но это требует работы. Не хватает энергетики пока, но она очень крутой персонаж. Новому поколению нужно это, и с этим она справляется.

Многие думали, что выиграют Tvorchi, но что-то пошло не так. Вы верите в историю, что Джеффри отрубили звук?

М: Да, потому что у меня с Сионой такая же история была на саундчеке. Нам перепутали базы и мы тупо кричали, не слышали друг друга.

Б: Во-первых, мы не знаем, был ли у него свой звукорежиссер (группа Fo Sho принципиально не приезжает выступать без своего звукорежиссера, даже если речь идет об одной песне, – прим. rap.ua). Во вторых, Джеффри — фармацевт, который недавно начал петь. У него банально не было опыта, чтоб сориентироваться в ситуации. 

Он мог сказать об этом сразу после выступления, или даже во время.

Б: Слушай, я сама была в такой ситуации на «Голосе», но чисто психологически не понимала, как правильно поступить. Поэтому понимаю его. У него был клип про борьбу с собой – вот это и произошло.

C: Так или иначе, так должно было быть. Я считаю, что на этом жизнь не останавливается, а для него это будет отличный опыт.

М: Ты сам пересмотри запись, там было видно, как он разозлился, но продолжил петь.

Как проходила коммуникация с конкурсантами? Были ссоры, яд в кофе, сплетни?

Б: Нет, все было ровно, все профессионалы, общались на позитиве.

С: Понятно, что мы все конкуренты, но это только на сцене. 

М: Единственное, что было из таких моментов, это когда кому-то говорили, что у них много речитатива в песнях, и они на нас косились, типа “У нас много? А вон у Fo Sho тогда что?”.

Давайте теперь о вашем номере. Я читал комментарии, где трек “BLCK SQR” критиковали как притянутую за уши тему. Мол, вы специально для конкурса объединили слово “черный” и Малевича, потому что он украинец. Это так?

Б: Эта песня была за полтора года до Евровидения. Это должно снять вопрос. 

Какой фидбек вы получили?

М: Ой, это было что-то неимоверное. Лучшее, что вообще могло быть. 

С: Мы офигели от поддержки. Многие люди говорили: «Мы не понимали этот жанр, спасибо вам. Мы увидели, как это бывает круто».

Б: Люди писали петиции, чтоб нас вернули, представляешь? 



Многие рассчитывали что вы, как минимум, пройдете в финал. Это было видно по ставкам букмекеров. Изначально коэффициент на вас был 10, потом он упал до двух. 

Б: Я тебе больше скажу, мы чувствовали себя очень уверенно. Даже конкурсанты были уверены, что мы пройдём. «Ну, типа, пройдёт Fo Sho и кто-то ещё»

М: Да, и журналисты после выступления ругались, кто первый возьмёт у нас интервью. 

Б: Мы на сцене горели просто. Мы все спели, все ноты, все отлично сделали, нигде не просели. 

Как судьи отреагировали на вас?

Б: Данилко нас похвалил. Он сказал, что мы очень светлые. Шутка такая, понимаешь? 

С: Для меня это первый год на Нацотборе, когда эксперты говорили искренне. По крайней мере, мне так показалось.Тина Кароль, например, нам очень искренне хлопала, зато потом критиковала. Но это формат конкурса, все хвалить не должны. 

Б: Единственное, что непонятно было у жюри, это то, что они делят выступления на “песня” и “трек”. 

Звучит странно…

Б: Да, просто они называют треками то, что пели Tvorchi или мы, а песнями — то, что пел, например, Аксельрод. Это неправильно – ритм же изначально главный. В Африке и латиноамериканских странах все построено на ритме, а у нас ценят мелодию. Да и вообще – как это делить?

Чем вы занимались в тот вечер, после эфира?

М: Провели его вместе с родителями и близкими. Спасибо им большое, что приехали и поддержали.

С: Мы грустили, а родители сказали: «Девочки, успокойтесь. Вы победили».

Б: Мы грустили где-то неделю, а мама сказала: «Вы даже не представляете, от чего вас оградили». Позже я действительно была спокойна, что мы не попали в финал. Там было много политики, много непонятного. Сложилось впечатление, что молодежи, которая пытается выйти за рамки, нет места в этом всем.

М: Мы были рады за Go-A. Мы их поздравили. Это искренне. Мы считаем, что все было так, как должно быть. Нас бог остановил там, где это необходимо.

Давайте теперь про рэп. Почему мы чуть ли единственная страна, в которой эта музыка — не топ? 

Б: Дело в этнике, в отношении к музыке, мелодии.

Есть соседние Россия и Беларусь, где все в порядке, они так сильно от нас отличаются?

Б: Там позволяют это делать. Плюс там есть большие лейблы. Вот возьми Тимати – он привёз Снуп Дога, он сделал большую корпорацию, он дал возможность людям показывать себя широкой аудитории. И случился перелом. 

Почему нет перелома здесь? 

Б: Ну что-то двигается по чуть-чуть, вот Зеленский под Алину Паш качал на Майдане.

Я приятно удивился, когда это произошло, и потом опять удивился, когда в нее полетел хейт.

М: Сейчас это нормально. Музыку должно поддерживать государство. Это только начало. Плюс люди разные, всем угодить тяжело. 

Б: Аудитория Алины Паш – западная Украина. Она когда-то была в России. Они за это готовы убить. Это все равно, что араб поедет в Израиль и выступит для Нетаньяху. 

Ну она же была там давно…

Б: Никто не будет разбираться. Это западная Украина. 

С: Самое для нас странное, что иногда музыканты становятся популярными в Украине через Россию.

Что ты имеешь в виду?

С: Ну, например, Maruv…

Б: Да, я ее знаю очень давно, она билась-билась тут — и ничего, не получалось. В итоге она зашла в Россию, а потом уже у нас, в Румынии, Болгарии, Германии…

Ее стоит в этом винить?

[В один голос]: Нет, конечно!

С: Сколько она работала, чтоб это сделать!

Б: Мы за Украину, и мы выбрали путь развиваться тут. Но мы понимаем артистов, которые выбрали для себя путь развития там.

Как, например, T-Fest? 

Б: Да, в том числе, или как тот же Andro. 

М: Он не виноват в том, что там открылась дверь, а тут нет.

Б: Да, он обивал пороги тут, писал песни, его знают все наши продюсеры. Эти люди не злодеи – не те, кто просто уехал внезапно. Хотите критиковать – предложите сначала альтернативу.

Есть такая теория, что нам недостает квалифицированных хип-хоп-продюсеров, потому что те, кто в материале, не обладают достаточным ресурсом, а те, у кого он есть, не до конца чувствуют эту музыку. 

Б: Нам, кстати, как только вышел наш первый клип, звонила масса именитых продюсеров. Спрашивали, есть ли у нас покровитель, высказывали интерес. Мы говорили, что покровителя нет, никому ничего не обещали. Это осталось на уровне разговора.

Я думаю что проект Alyona Alyona работает, потому что этим занимается человек, который в рэпе именно “шарит”.

Б: Сложно еще с персонажами, их мало, но они есть. Есть Миша Крупин, которого мне всегда приятно слушать, он очень крутой. Мы дружим и с ним и с его сыном. 

Как вам этот фрешмен?

Б: Классно, главное, чтоб он сам от этого кайфовал. 

Кого-то еще выделите?

Б: Tricky Nicki, его многие критикуют, и я понимаю, за что, но он продвигает хип-хоп, играет в баскетбол. Старается и живет этим, у него большой потенциал. Еще Drofa, в которого мы очень верим. 

М: Есть еще люди, которые делают крутой рэп, но ты о них не знаешь. Потому что они не вышли пока на свет, или пока не выдали весь свой материал.

Кстати, почему мало материала у вас?

Б: Мы планируем выпускать EP песен на шесть. Сейчас в процессе – выбираем песни, чтоб это было в одной стилистике.

“Выбираете”, это значит, что накопили материала больше?

Б: Да, накопили очень много, просто хочется, чтоб было все цельно.





Сейчас все трубят о том, что мы живем в такое время, когда нужно постоянно генерировать контент. Вы этого не делаете, в угоду качеству, как я понимаю. Не считаете, что таким образом проседаете перед конкурентами?

С: Мне кажется, у нас в принципе нет конкурентов.

Б: Ты прав, но контент может быть разный. Это могут быть трансляции в инстаграме, какие-то видео, интервью, куча есть разных ходов. Что касается музыки, мы за качественный материал. Мы выдерживаем его. Или бывает так, что мы, например, выпустили “Black Square”, и сейчас перезальем его новую версию, потому что есть, чем усилить.

М: Плюс то, что у нас треки выходят не так часто, дает тем людям, которые нас слушают, время запомнить его и подружиться с ним. Каждый из треков, которые у нас выходили, слушатель знает, помнит и не относится к этому как к фастфуду. 

Вы сестры. У вас случаются сестринские ссоры, конфликты, интриги и прочие все эти женские штуки?

М: Бетти родилась первой. На ней учились мать и отец – тренировались, как вообще вести себя с ребенком. Когда Бетти было 9, появилась я, и все внимание переключилось на меня. Тогда Бетти ревновала. А я этого не понимала. А когда появилась Сиона, Бэтти начала понимать, что внимание к новому ребенку, это нормально. Когда Сиона появилась, мы с Бетти стали намного ближе. До этого нам было тяжело. 

Б: Плюс работа в группе дала возможность понимать друг друга лучше. Ты можешь ссориться и не соглашаться в чем-то дома, но в коллективе ты профессионал и приходится находить компромиссы. Мы многому научились, когда стали вместе петь. 

С: В творчестве, помимо того, что мы разные, есть очень много плюсов. Мы на одну вещь можем смотреть с разных сторон, потому что разный возраст и разное мировоззрение, поэтому мы дополняем друг друга.

Б: Например, Сиона говорит: «Давайте сделаем аккаунт в Тик-Токе». Мириам ее поддерживает. Я говорю: “Зачем? Не тупо ли это?” Мы начинаем обсуждать, как сделать это органично.

В итоге появился Тик-Ток?

Б: Пока нет.

Бетти, ты пока еще держишь оборону?

М: Она практически сломалась.

Б: Я согласна, там можно делать прикольные штуки. Понятно, что условного Кендрика Ламара, который смешно танцует, там не увидишь. 

С: Мы обсуждаем идеи. Бетти уже нравятся некоторые челленджи.



Как вам вообще то, что происходит в современной музыке? Я об упрощении всеобщем. 

Б: Для меня, как для самой старшей, странно это все. Вот, например, мамбл-рэп – это такая история, где рэпером может стать любой за день. Потом кто-то говорит, что рэп – тупой жанр. А ведь чем больше ты всего накапливаешь, тем лучше это отражается в творчестве, просто сейчас этого все меньше и меньше делают. Я говорю об интеллектуальной базе, вокале, профессиональных навыках. Зачем спортсмены ходят на тренировки, зачем вокалисты занимаются вокалом. Кендрик для меня показатель того, что хип-хоп может быть серьезной музыкой и получать литературные награды. Нет тупого жанра. Мы делаем хип-хоп тупым, или мы делаем его умным. 

С: Это не только в музыке. Человечество прогрессировало, изобрело много чего, технологии все упрощали. Сейчас реально можно не выходить из дома. Ты можешь что-то там записать, зарабатывать этим деньги и не покидать квартиру. Но с другой стороны – да, это ведет к деградации. 

Я вот как раз тот представитель нового поколения, который может не вылезать из телефона целый день. Стараюсь с этим бороться, и спасибо сестрам, что помогают мне как-то развиваться вне интернета. Я отдаю себе отчет. Среди моих одногодок встречаются реальные деграданты. Я могла бы быть такой, если бы, например, не Бетти, которая меня наставляет во многих вещах – искусстве, книгах.

Как у вас кстати с литературой, вы книжные люди?

Б: Читаем покупаем, но хотелось бы больше.

Я к тому, что у вас у каждой крепко поставлена речь. Хорошо формулируете мысли.

Б: Ну, мы все учились, или учимся в университетах, но насчет уровня общения – можно лучше. Для меня в этом плане показатель – Сюзанна Варнина. Она очень интеллектуально развитый человек. Когда она выражает свои мысли – просто удовольствие наблюдать, как она это делает.

Я подписан на нее в твиттере и она там что-то другое делает, не?

М: Ну она может и “режим космоса” врубить. Есть такое. А насчет образования – мы учились в лицее искусств. У нас были углубленные занятия литературой, вокалом, историей искусств. Мы всю жизнь жили на Салтовке. Я смотрела, чем ребята занимаются, было реально страшно. Люди не то что деградируют – просто происходит беда. И каждый раз мы смотрели на это, и это дало понимание, как делать не нужно.

Вы упоминаете бога. Вы верующие? Если да. то какой конфессии?

Иудаизм, но это не та каноничная вера, при которой замыкаешься в пространстве религии. Это вера в нашего бога, к которому в любой момент можно прийти как к другу, как к наставнику.

Сейчас среди молодежи все меньше и меньше верующих. Это потому что у религий плохо с маркетингом?

М: Потому что религии в основном основаны на запретах. Когда начинается давление, современная молодежь это отвергает. Когда ты сам идешь к этому, когда не напрягаешься, но веришь, тогда все получается. Это глубже, чем оттачивание каких-то навыков. Это духовное состояние.

Б: Люди не могут без духовной составляющей. Это может называться по-разному – энергия, бог, Аллах, – но когда ты совсем ни во что не веришь – это проблема. Можно верить в себя. В судьбу. Но как жить, если ни во что не веришь, не знаю.




Не могу не затронуть тему расизма. 

М: У нас четкая позиция по этому поводу. Мы любим всех и тех, кто нас не любит, тоже. Мы не отражаем негатив, который может идти в нашу сторону.

Я не об этом. Проживая в Харькове, вы сталкивались с проблемами из-за своей внешности?

М: Никогда не говорила об этом случае. Когда я ходила в садик, я была там единственная темнокожая, и другие дети меня в принципе не воспринимали как человека. Я была самая младшая в группе – мне было 5 лет. Однажды ко мне подошли подошли две девочки, повели меня в туалет, и одна из них сказала: «Давай проверим, кто из вас покакает темней какашкой. Если у тебя какашка будет темней, значит, ты черная и ты не человек. Если нет – значит, ты нормальная, и мы будем с тобой дружить». Вот через такое я проходила, например.

С: Меня посадили с девочкой, которая взяла линейку и карандаш, и нарисовала на парте границу: вот моя сторона, вот твоя. Я просто вышла и начала плакать. 

М: Я в свою очередь видела Сиону, которая приходила домой расстроенная и не говорила, что происходит. В детстве много такого было, когда тебе говорят: “Ты черная как говно”, тебе нужно что-то ответить. А с другой, мой папа – очень миролюбивый человек. Когда я жаловалась ему и хотела, чтоб он пришел и разобрался – “вон тот мальчик меня обзывал”, – он отвечал: “Ну ты же хорошая, ты же не будешь, как он делать”. В итоге однажды я дралась с самым большим мальчиком в классе, который меня обзывал.

Б: У меня в детстве однажды мальчик, который позволял себе обзывать меня, получил по яйцам каблуком, и вопрос сразу закрылся. А вообще – самый неприятный случай произошел в 2012 году, когда было Евро-2012. Был очередной расистский футбольный скандал и, чтобы его сгладить, организаторы нашли меня, чтобы я исполнила гимн во время матча во Львове. За 10 минут до выступления меня сняли с выступления, сказав: “Украинцы тебя не поймут”. Я тогда просто офигела. Серьезно? Я живу здесь всю жизнь! Я украинка! Я не могу спеть гимн? 

Еще был случай, когда я должна была делать загранпаспорт, а мне позвонили из миграционной службы и сказали: “Мы проверили ваши имя и фамилию, вы не можете быть гражданкой Украины. Если хотите – приезжайте, будем разбираться”. Что значит “Не могу быть”? У меня все впорядке с документами – я тут как-то живу, вообще-то, в школу ходила. В итоге оказалось, что с меня просто хотели из-за моей внешности содрать денег. Я сначала плакала, потом взяла себя в руки и сказала: “Я выступаю на телеканале, если это не решится, я буду решать это на национальном уровне”. Все сразу решилось.

Поэтому поверь, представлять Украину на национальном уровне – это всегда особая ситуация для нас. 

М: Мы можем отличаться внешне, но мы любим свою страну и все, что здесь есть. Мы хотим просто иметь это право, такое же, как все.



Интервью: Михаил Правильный

banner2